Свечи на столе, цветы в вазе, шампанское в ведерке со льдом, два билета в кармане. Два билета до Парижа. В этом году Эйфелева башня засветится множеством голубых огоньков. Миллениум... Особый праздник.
Оралов улыбнулся. Представилась счастливая мордочка Ксюши. Счастье виделось ей башней из голубых огоньков. А в воздухе пахнет цветами и блюзом Патриции Каас. Ах, сладкая мечта.
Неужто все это не сон?.. Уже сегодня. Этой ночью. Он полетит с Ксюшей в Париж… встречать новый век. Особенно приятно то, что не придется. Есть такое волшебное слово «не придется».
Не придется жить в гостинице. Оралов ненавидел гостиницы, а дешевые мотели возвращали к жизни его зарубцевавшуюся язву. Но жить там не придется. Они остановятся у Багрицкого. Писатель, друг детства, который вот уже много лет живет во Франции. Как полезно иметь друзей…
известных писателей. Оралов снова улыбнулся. Не придется изнывать в холодных простынях и неуютных комнатах гостиницы. Изнывать, мучаясь мыслью о возвращении в свою бедную неубранную квартиру, где простыни холоднее гостиничных. Не придется не только не думать о возвращении в свой маленький рай… Не придется возвращаться. Вот, что самое главное.
Не придется возвращаться на работу, где все тебя ненавидят и каждый видит во сне твое заявление об уходе. Не придется вновь открывать дверь в эту квартиру, где на стенах жирные пятна вместо освежающих пейзажей и обрывки обоев вместо изящных ламп. Не придется видеть лица соседей. Эти лица постоянно в чем-то упрекают. И ведь знаешь: им нет до тебя дела. Но так привык к пожизненному упреку, что видишь его всюду. Выпил лишнего – сорокаградусный упрек. Купил новое пальто – уголовно-карательный упрек.
Завел любовницу – морально-нравственный упрек. Подрался со старым другом – всеобщее порицание. Ксюша смеется. Ей не понять, что такое «всеобщее порицание». Она даже в комсомол вступить не успела.- Вот ты упал на улице, два часа пролежал. И хоть бы кто, ну хоть бы что!.. - фыркает она. – Какой упрек, Витя?! Да всем на тебя плевать!
Сейчас время такое. Пофигистов. Оралов понимал, что ее слова ближе к правде, чем его мысли - к истине. Но. Он слишком долго прожил… и проспал в одной постели с упреком.
И теперь упрек не хотел его оставлять. Оралов выгонял назойливого сожителя, объясняя, что времена суровых товарищеских судов прошли. И коллектив, в котором ты работаешь, чихать хотел на то, сколько у тебя любовниц, сколько жен и кого из них ты бьешь чаще. Однако упрек отказывался верить в такую небылицу. И не уходил.
Продолжал жить с Ораловым, устроившись удобнее прежнего. Ведь раньше в квартире жили два упрека. Незримый (он остался) и зримый (она ушла). Жена ушла, а приглашать Ксюшу в комнату с пятнами вместо картин Оралов не осмеливался. В итоге, хозяйство вел упрек. Вел по-хозяйски. Спал на половине жены, ел на половине Оралова.
Раскидывал по полу исписанные бумажки, по креслам - одежду, по углам – пыль, по ванной – белье. И вообще. Вел себя просто вызывающе. Но сегодня настал последний час этого наглеца.
Он погибнет в одиночестве и будет похоронен под пылью. Здесь осталась только пыль. Вся мебель уже продана. Кроме стола и двух старых стульев, которые все равно никто бы не купил. Выпить шампанское, подарить подсвечники и вазу соседке (в благодарность за ведерко льда), кинуть цветы на могилку упрека и!..Париж. Господи! Столько лет Оралов грезил этим городом. И вот. Свершилось.
Новая работа, старый друг, любимая женщина. Ксюша так обрадовалась! …Она уезжала из Москвы только один раз. На Азовское море. Море оказалось грязным и мелким.
Ксюша расстроилась. Она ждала этого грязного и мелкого, как глубокого и чистого, а оказалось... Оказалось лучше ничего не ждать. Вот Оралова Ксюша не ждала, и он пришел. Теперь он увезет ее в Париж. И они будут счастливы.
Оралов распахнул дверь и вышел на балкон. Декабрьский воздух встретил его улыбкой с легким налетом морозца. Как же хорошо. Оралов вдохнул в себя морозец и задержал его в легких, запоминая. Воздух давно не улыбался ему. И вот сегодня - на память, на прощанье. Улыбка. Сегодня Москва очень красива, но в этой красоте есть немного грусти. Словно женщина принарядилась для последнего свидания. Сделалось жаль эту женщину.
Все-таки она постоянная, верная, любимая. Москву Оралов любил, а свою московскую жизнь – ненавидел. Как нынче поют, «с такою ношей на душе нормально жить нельзя». Примерно так. Оралов редко запоминал слова, чаще - смысл и чувство. Он жил ассоциациями. Париж вызывал в нем ассоциацию со свободой, творчеством, обновлением, исполнением желаний. Ксюша – со счастьем, покоем, любовью.
А Москва - с работой, холодом, одиночеством. И как бы это одиночество ни было меланхолично прекрасно, оно оставалось одиночеством. Даже Ксюша не могла изгнать из его души это изнуряющее чувство. И сама Ксюша, что бы она ни говорила, счастлива здесь не была. Она хотела стать модельером.
Станет. Хотела платье от Шанель. Получит. Хотела собственный дом с маленьким садиком. Выберет лучший. Все у нее будет. Настоящая, нормальная жизнь.
Не то, что здесь. Ну что имела здесь Ксюша?! Кроме Оралова - ничего.
