Благими намерениями вымощена дорога в ад. Почти всю жизнь Татьяна Ивановна проработала в ресторанах, буфетах и кафе. Муж её был капитаном дальнего плавания, и, благодаря обоюдным усилиям супругов, всегда, даже в тяжкие девяностые, в их доме был достаток. Возвращаясь домой, Татьяна Ивановна неизменно волокла сумки со снедью. Неизвестно, сколько градусов оставалось в ресторанном коньяке, и сколько было списано продуктов, но спиртное у Татьяны Ивановны не переводилось, а жарила она исключительно на сливочном масле. Кроме такой домовитости, у Татьяны Ивановны имелось ещё одно несомненное достоинство – принесенный из ресторана коньяк она использовала с пользой. Тёмные бутылки со звёздочками перекочёвывали по мере надобности в ящики столов главбухов, учителей в школе детей и прочих нужных людей.
Нужных людей Татьяна Ивановна называла довольно затейливо – имя в уменьшительно-ласкательном варианте, а отчество, как обычно. Таким образом, в обращении легко угадывались и глубочайшее уважение, и некая фамильярность, долженствующая свидетельствовать о расположении обращающейся. Когда-то давно Татьяна Ивановна прибыла в город-герой из украинского села, жила в общежитии кулинарного техникума на небольшую стипендию, а потому ныне за заработанные честным трудом блага держалась мёртвой хваткой. Яркая, как казачка, от природы, она не нуждалась в косметике. Миновав бальзаковский возраст, родив на свет божий двух детей, она сильно располнела, но и это её не портило. Ни единой морщинке не было места на её полном лице с тёмными бровями и ресницами. Длинные платья, юбки, свободные блузы, тяжёлые, из натурального камня, крупные украшения – всё было настолько элегантно, что казалось изготовленным на заказ. Муж Татьяны Ивановны не только боготворил свою красивую и пробивную супругу, но и, несмотря на высокую свою должность, порядком побаивался.
Быть может, на кораблях голос его, подобно голосам древних викингов, был хрипл и властен, но дома, стоило ему увидеть упёртые в бока мощные руки супруги и услышать раскатистое «Бор-р-рис!», как он сникал. Доставал, оглядываясь, из внутреннего кармана парадного кителя оставленные себе от зарплаты деньги и, как только супруга, оставив его в покое, погружалась в хозяйство, надевал серую нейлоновую куртку, шапку-петушок и выскальзывал бесшумно из дома. Через несколько минут в гараже дяди Миши, когда первая «маленькая» подходила к концу, к Борису возвращались капитанская удаль и властность. Что-что, а хозяйствовать Татьяна Ивановна умела. Откуда б ни брались на столе у неё разносолы, а использовала она их всегда рачительно и с умом. Ни разу не поставила на стол семье покупных пельменей, не жалела сил и времени, лепила сама. В квартире не было видно ни пылинки, несмотря на то, что жили в семье две собаки – доберманша с отличной родословной и огромная приблудная дворняга Машка. Как бы ни измоталась Татьяна Ивановна на работе, как бы ни были тяжелы сумки, а редко можно было её увидеть без поварёшки или пылесоса в руках. В дождь ли, в снег ли, в шесть утра выводила она собак на прогулку, накинув поверх ночной рубашки пальто.
Вернувшись, собиралась на работу. И пусть залегли с вечера под глазами тени, голос её оставался по-прежнему медовым, а с полного лица не сходила улыбка. Детей у Татьяны Ивановны было двое. После окончания техникума вышла она замуж за некоего Козлякова. Брак был недолгим, и от него у Татьяны Ивановны осталась дочь Марина. От Бориса Татьяна Ивановна родила спустя десять лет сына. Назвали мальчишку Романом, но дома чаще называли Ромашкой. Это был на удивление красивый мальчик, смуглый, темноволосый, похожий на татарчонка. Его боготворил весь дом и в особенности бабка, мать Татьяны Ивановны, такая же дородная, такая же хозяйственная, как её дочь, и обладающая не менее властным характером.
Между ней и Татьяной Ивановной частенько вспыхивали ссоры, но Ромочку они обожали одинаково. Первое время Борис пытался препятствовать тому, чтобы мать и бабка баловали сына, но противостоять этому женскому тандему было нелегко. На голову капитана обрушивались такие бури, что вскоре он махнул рукой и всё чаще, будучи на берегу, искал покоя в обществе дяди Миши, постоянно возившегося со своей «Волгой», и ещё нескольких таких же, как он, счастливых супругов женщин, которые имеют на всё собственное непоколебимое мнение. Призывался Борис для воспитания сына только в тех случаях, когда вышедший из-под контроля мальчишка нуждался, по мнению матери, в порке, а сама она, намаявшись на работе, уже не имела для этого сил. Вообще, в воспитании Ромашки прослеживалась политика кнута и пряника, только вот кнуты, а точнее отцовский офицерский ремень, доставались по поводу, а пряники сыпались на мальчика, как из рога изобилия. У Татьяны Ивановны было почти нищее детство, и теперь, имея такую возможность, она старалась дать своему красивому и умному сыну всё, чего была лишена сама. Было такое время, когда на прилавках в Ленинграде невозможно было найти хоть мало-мальски приличные игрушки. Если кто-то ехал в командировку в Москву, то первым делом обегал весь ГУМ в поисках плюшевого медведя или немецкого смуглого пупса.
А у Ромочки были заграничные огромные яркие самосвалы, в которые маленький водитель мог забраться, привезённые отцом из заграничных командировок. Его дворовые приятели выходили во двор с ломтями хлеба, намазанными бабушкиным вареньем или маслом и посыпанными сахаром, а на бутербродах Ромки лежали толстые куски колбасы.
