Здесь вы сможете увидеть, какие корни могут иметь ваши сегодняшние проблемы - в том числе, в вашей семейной истории. Удачи и неудачи, доверие и недоверие, осторожность и бесстрашие, счастье и несчастье, болезни и здоровье, желание жить и желание умереть - всё это может быть получено нами «в наследство» от судеб предыдущих поколений. Разглядев эти взаимосвязи, можно оставить тяжкий груз в прошлом, и взять с собой в будущее лишь то, что вы действительно хотите взять. Избавиться от негативных эмоций и следовать по жизни с открытым любящим сердцем. Методика расстановок Берта Хелингера - один из основных инструментов, с которым я намерена познакомить своих слушателей. А поскольку семинар этот входит в рамки семейного тренингового проекта, то и расстановки эти будут касаться, скорее, семейных (детско-родительских и партнерских) отношений. Эта статья для тех, кто хотел бы больше узнать об этом методе.
Методика системных расстановок австрийского психотерапевта Берта Хелингера уже несколько лет собирает множество приверженцев на обучающих и терапевтических семинарах по всей России. Сам мэтр приезжал в Москву в начале октября этого года уже в третий раз. Концертный зал в Центральном Доме Художника был полон и бурлил эмоциями. За последнее время я прочитала несколько книг и посмотрела несколько семинаров, сама поучаствовала в расстановках и как заместитель на чужие роли, и как клиент. Меня очень поразила быстрота и эффективность метода, глубина работы, не стандартные интерпретации и подходы. На семинарах по НЛП я много раз видела, как в процессе техники могут плакать клиенты.
Но чтобы плакали почти все наблюдатели - такое я видела впервые. Конечно, слезы еще не являются критерием эффективности терапии. Но они говорят о глубине тех чувств, к которым клиент «пробивается», и об актуальности этих чувств для многих из нас - о том, что эти темы, так или иначе, касаются очень многих жизней. Метод семейных расстановок выдвигает на пе-редний план такие вопросы как при-надлежность, любовь и привязанность, удача и крах в отношениях, взаимность, принятие судьбы и непостоянства. Однако теперь, окунувшись в эту методику более глубоко, я столкнулась с небольшим затруднением. Я не вполне понимаю, как этот метод можно преподать несведущим наблюдателям, чтобы это не было похоже на религию или мистику. Глядя на процесс расстановок со стороны, его легко можно принять за череду странных ритуалов. Почему, например, Хелингер утверждает, что человек, который глядит на пол, на самом деле вспоминает одного из своих умерших родственников? Как получается, что, когда мы ставим в расстановку заместителей для «забытых» членов семьи, все остальные участники внезапно начинают испытывать к ним очень сильные чувства - от острого горя или ненависти до самой горячей любви?
В своей работе Хелингер действительно часто исходит из таких «базовых предположений», которые не часто встречаются у других авторов, и поэтому непосвященному человеку могут показаться спорными или нелогичными. Для 80-летнего Хелингера, с пятью десятками терапевтической практики за плечами всё это кажется абсолютно ясным и бесспорным. Он может просто посмотреть на человека и сказать: «Не надо ничего рассказывать мне о своей проблеме. Я и так всё вижу. У тебя лицо обиженного ребенка. Что случилось с твоей матерью?». Или: «Странно, ты одета в черное, а это цвет агрессии, но при этом у тебя очень доброжелательное лицо. Чью агрессию ты выражаешь? Кто в твоей семье был слишком злым?
».Почему еще методика расстановки кажется сторонним наблюдателям чем-то вроде мистики? Потому что мы не работаем с реальными персонажами (партнерами или родственниками), а лишь немного расспрашиваем клиента о его семейной ситуации, а дальше все роли в расстановке исполняют совершенно посторонние люди - так называемые заместители. Остается не вполне понятным, откуда заместители берут столь достоверную информацию о тех чувствах, которые есть у членов чужой системы. Как правило, они получают слишком мало предварительных сведений об истории семьи и характерах своих персонажей - только лишь общие штрихи. Но если в системе есть действительно сильные эмоции и очень значимые события, участники расстановки чувствуют это на уровне очень мощной энергии, которая и руководит динамикой их передвижений и тем, что они друг другу пытаются выразить. Я не раз видела, как заместители говорили и делали вещи, детально повторяющие реальные события и отношения. Так, например, девушка, изображавшая умершую мать клиента, через пару минут начала задыхаться от кашля.
Когда у клиента спросили, от чего мать умерла, он ответил, что от рака легких. У заместителя не было этой информации, но ее тело почувствовало эту боль и выразило ее. Хелингер опирается на то, что каждый из нас на каком-то, иногда совсем неосознанном, уровне знает абсолютно всю информацию обо всех тех людях - живых или мертвых, которые входят в его семейную систему. И судьбы этих людей, переплетаясь между собой, влияют на наше восприятие действительности, на наше отношение к себе и к окружающим, на наши мыслительные и поведенческие стратегии. Иногда мы невольно повторяем повороты судьбы одного из наших предков, чтобы выразить ему свою любовь, солидарность или напомнить о нем всем остальным ныне живущих родственникам. Иногда мы не можем позволить себе быть счастливыми, потому что в глубине души грустим или чувствуем вину перед своими рано умершими или абортированными братьями и сестрами. Иногда мы не вполне адекватно выражаем эмоции (злимся, придираемся, отстаиваем справедливость, слишком сильно любим и т. д.), и обнаруживаем, что в истории нашей семьи эти чувства встречались и копились уже в ряде поколений.
И когда-то эти эмоции имели не только объективные причины, но может быть даже позволили кому-то сохранить жизнь. Поэтому они превратились в застывшие догмы, в правила взаимодействия, в базовое доверие или недоверие. Так что мы, как потомки, получаем этот жизненный сценарий, и порой совершенно неосознанно следуем этим ценностям и этим чувствам, чтобы выразить свою причастность к своему роду, чтобы быть принятым в эту семью и играть по ее правилам.
