Я выгуливал пса. Дул холодный ветер, моросил дождик. Тот надоедливый, утомительный дождик, который колет тебя холодными микроскопическими иголочками, заглядывает в лицо, лезет за воротник куртки. Хотелось поскорее вернуться домой, в теплую квартиру, сесть за компьютер, включить музончик, поработать, расслабитьсяВдруг меня кто-то окликнул:- Молодой человек, можно Вас спросить? Голос старческий, резкий и дребезжащий. Я оглянулся. Метрах в десяти стоял совершенно седой скрюченный старичок с бородой. Не дождавшись моего ответа, старик продолжил:- Вы не гуляйте с ним здесь. Здесь столько бродячих собак ходитЯ кивнул. Хорошо, мол. Приму к сведению. И отвернулся.
У старика на поводке-шнурочке – такой же старый, седой и дряхлый, как его хозяин, полуслепой пудель. Семенит ножками-карандашами, припрыгивает. Я не любитель пуделей. Предубеждение у меня к ним какое-то. С детства невзлюбил. Разговаривать со стариком желания нет. Хочу уйти, но слышу вдруг:- Вы извините, пожалуйста. Просто мне поговорить-то не с кем особо… Извините за назойливость, а чем Вы кормите собачку? Я не так воспитан, чтобы отшивать человека, спрашивающего у меня о чем-либо. И я отвечаю.
Кормлю тем-то и тем-то. Больше любит то-то - А я вот, знаете, как жена жива еще была, все его, - кивает на подслеповатого пуделя, - подкармливал бутербродами. Как сыну в школу бутерброды готовил в свое время, так и этому. С утра, перед работойЯ киваю. Всем своим видом показываю, что мне не особо интересно, чем его пудель питается. Поглядываю на часы. Старик начинает волноваться, перехватив мой взгляд:- Вы торопитесь? А знаете, такую породу, как у Вас, нужно воспитывать хорошо.
Я слышал - Я знаю… - перебиваю я его. Мне хочется уйти от этого старика, мне хочется, чтобы он от меня ушел. Я терпеть не могу таких вот, надоедливых людей. С меня достаточно надоедливого дождика… И тут я вижу своего соседа. Он идет ко мне, улыбаясь. Он давно меня не видел. Подходит, здоровается.
- Как жизнь?- Нормально. Выходит так, что старик выпадает из общения. И должен отойти, по идее.
Но не отходит. Стоит, шатается. Чешет бороденку. Смотрит на нас. Ему очень хочется, чтобы мы включили его в свой разговор.
А мы – игнорируем. Старый пудель лезет к моему псу. Я сомневаюсь в том, что пуделю делают прививки вовремя, потому недовольно оглядываюсь на старика. Он ловит мой взгляд, как дети на свадьбе ловят мелочь, бросаемую в толпу.- Вы знаете, раньше он был - Аккуратнее. Мой прикусить может серьезно. Это неправда. Мой «прикусывает» только в ответ на агрессию. Пудель в безопасности.
Просто, я не хочу, чтобы маленький серый комок подходил к моей красивой, ухоженной, молодой собаке. Я начинаю уходить. Иду с соседом в сторону своего парадного. И вдруг вижу, что старик пристроился сзади. Он пытается что-то спросить у меня, но я делаю вид, что не слышу. Я, наконец, в парадном.
В лифте. Поднимаюсь на свой этаж. На этаже стоит компания из трех старушек-соседок. Что-то обсуждают. Одна поворачивается в мою сторону:- Привет, Толик!
Слушай, я Оле книжки должна. Давай занесу? Это бабушка моего товарища. Очень умная, интеллигентная старушка. Я питаю к ней симпатию. Она набирает у моей жены кучи книг и по мере прочтения возвращает.- Ну, если вам удобно сейчас. Нам не горит, в общем-то.- А чего ж не удобного-то? УдобноСпустя несколько минут соседка заносит мне книжки.
- Не холодно ему на улице? – кивает на собаку.- Холодно. Вы не знакомы тут со стариком одним? У него пудель маленький, серый?
- Нашел старика, - улыбается соседка, - ему пятьдесят пять. Пристал?- Ну. Надоедливый он какой-то - Эх… Он не надоедливый… ПростоИ она рассказывает мне историю «старика»Семен имел семью. Двоих детей и красавицу-жену. Сам он работал архитектором. Был весьма известен и востребован. Общался с сильными мира сего.
И вот однажды его вызвал к себе один очень влиятельный человек. И сказал, что они с женой Семена решили быть вместе. Семен не понял сначала. Что значит «вместе?» Кто решил?- Слушай, Сема… - «серьезный товарищ» похлопал Семена по плечу, - надо быть мужчиной.
- Как так, Ира? Как так? – Семен спрашивал жену, а она собирала вещи, отвернувшись. Она могла бы сказать ему, что он бесхребетный слизняк. Что настоящий мужчина на его месте устроил бы ей «вырванные годы». Она могла бы сказать ему, что только слепой на его месте не заметил бы ее постоянных отлучек «по работе». И только полный болван поверил бы в то, что на черной волге подвозит ее домой товарищ по работе… Она многое могла бы ему сказать. С упреком, со злостью.
Но не сказала ни слова. Потому что знала, что он ее любит. И знала – как. Он не представлял себе, что его жена может быть еще чьей-нибудь. Он ни в коем случае не был собственником. Он ни разу не дал ей повода усомниться в его любви. Он называл ее Ирусиком и Ирисочкой…
А она ушла. К «мужику», к деловому «хозяйственнику» с волосатым торсом. К «пробивному» начальнику. Семен не был удручен уходом жены. Вовсе нет. Он был убит. Раздавлен. Размазан по потолку вмиг опустевшей квартиры.
Он лежал месяц на диване и смотрел в стену. Рядом лежал пудель, любимец жены, которого она бросила так же легко, как и мужа. Дети были у бабушки, друзей у Семена не было
