Я люблю осень. Осенью забывается вся безудержная веселость лета, весь ажиотаж весны, и приходит спокойствие. Кузнечная печь жизни дает сбой, меха не гоняют больше воздуха азартного бега жизни по венам. Нет, вы, конечно, не умираете и не впадаете в спячку, просто жизнь входит в качественно новую фазу, трансформируется в нечто более сложное и значимое, чем просто «бег по кругу». Еще один виток, еще один год. Чуть ближе к концу, все дальше от началаЯ люблю Киев осенью. Люблю пройтись тихим центром его, чувствуя на себе легкие прикосновения мягкого осеннего солнца, уже не жаркого до изнеможения, но еще и не номинально-ярко-холодно-слепящего, как зимой. Люблю вечерние огни витрин магазинов, люблю умиротворение парков, приготовившихся ко сну и постепенно замирающих перед приходом первых заморозков. Осень пробуждает воспоминания, и желтый саван ее становится иногда слишком прозрачен, прозрачен настолько, что сквозь него можно увидеть события, происходившие несколько лет назад, с такой точностью, до последней мелочи, как будто это было только вчера. И вспоминается то, что было, и думается о том, что могло бы быть, если быЯ сидел в баре на Красноармейской и пил свою непроходящую тоску вперемешку с бренди.
Тоску навевало все – дубовый стол, окно, за которым накрапывал дождь, унылые лица официантов, веселые лица завсегдатаев питейного заведения. Все вызывало тоску. Такую, которую принято называть зеленой. Я взглянул на экран огромного телевизора, висящего над головой и бубнящего невесть что о голах, пасах и дриблингах. Футбол. Наши.
С кем? Ого! Счет? Понятно… Тоска. Когда мои молчаливые друзья-сигареты подошли к концу и я приподнялся, сделав знак официанту, со скучающим видом осматривающему свою вотчину, я увидел ее. Лицо ее было поразительно похоже на лицо Джулии Робертс, только укоротите нос последней, сделайте всю ее чуть миниатюрней - и готово. Я видел ее здесь не раз. Но все время она была не одна. Все предыдущие разы, когда она скрашивала своим присутствием до боли знакомый и надоевший своей неизменностью зал этого кабака, у меня не было ни малейшей возможности каким-нибудь, пускай даже самым нелепейшим образом познакомиться, узнать хотя бы, как зовут ее, просто поговорить. Да и хотел ли я с ней поговорить тогда, в предыдущие разы, когда заносило меня сюда? А вот сегодня хотелось. До боли – просто поговорить.
Перекинуться парой слов. Есть бармен, конечно. О, бармены – великие врачеватели душ! Но лекарства у них зачастую просроченные. Чувствуешь фальшь. Знаешь, видишь, что слова уже затерты, бывшие в употреблении фразы не помогают, когда по-настоящему плохо… Я засмотрелся. Не любитель таких вещей – останавливать взгляд на лице, тем самым смущая девушку, заставляя отводить глаза. Взгляд у меня тот еще. Да плюс тоска вперемешку с бренди…
Она глаз не отвела. Улыбнулась почему-то. Я ответил улыбкойЯ сидел за столиком рядом с нею, слегка обалдевший от того, что это реальность. Подобное чувство испытываешь, когда садишься за руль машины, о которой долгое время мечтал. Неужели свершилось? Я за рулем этой тачки!? Не может быть! Ну, ты, допустим, еще и не за рулем. Ты только рукой аккуратно по капоту провел - Ты, как я вижу, здесь частый гость. Она улыбается.
Я стараюсь не смотреть в ее огромные темные блюдца глаз. Они не просто большие. Они огромны. В них можно утонуть, можно забыть слова, что собирался сказать, можно поперхнуться фразой.- Захожу, бывает, - соглашаюсь я, - ничего так. Не сильно громко, не слишком широко.- Не поняла?- Не люблю больших залов.- Да, в больших залах ощущаешь себя гостем.
- Это то, что называется уют. Здесь можно забыть о существовании таких вещей, как спешка и необходимость. Она внимательно посмотрела на меня.- Меня зовут Олеся. Я тоже представился. Мы не произнесли казенного «очень приятно». Создавалось впечатление, что мы знакомы тысячу лет, просто нам до этой минуты отчего-то были неинтересны имена друг друга. Мы обратили внимание на парочку за соседним столиком.
Парень ел с таким первобытным остервенением, как будто не видел пищи лет десять. Девушка смотрела на него, и, когда он поднимал глаза, взгляд ее наполнялся нежностью. Стоило же ему вновь погрузиться в тарелку с овощным салатом и продолжить с утроенной самозабвенной энергией уплетать ужин, как его спутница тут же зевала, прикрывая рот, или взгляд ее начинал блуждать по залу в надежде зацепиться за что-то.- По-моему, он надоел ей до смерти, - предположила Олеся.- Мне кажется, они оба друг другу надоели. Если бы он питал к ней чувства, разве мог бы он так жрать, не обращая на нее ни малейшего внимания?- Время.
Время – первый убийца чувств. Олеся сказала это с такой болью, что я невольно вздрогнул. Да, пожалуй, у девчонки то же, что и у меня.- Тебе не тоскливо? – я не спросил бы этого, если бы не был уверен в ее ответе.- Тоскливо. Причем, все вызывает тоску, даже это окно. Даже эта аляповатая люстра. Все тоску наводит…
Кроме тебя.- Ну, это дело времени… Хочешь выпить? – предложил я.- Ты думаешь, повеселею? Тебе помогает? – она усмехнулась.
