Соня уже много лет жила одна-одинёшенька в старом деревянном доме. Она не помнила своих родителей, её вырастила бабушка, которую девушка и привыкла считать своей семьёй. Во вторник, вернувшись домой с работы, Соня обнаружила в почтовом ящике конверт, надписанный незнакомым почерком и адресованный ей, Софье Константиновне. Соня с каким-то тревожным недоумением разглядывала конверт и гадала, от кого могло быть это письмо. Обратного адреса не было, штемпель стоял местный. Надорвав конверт и выудив письмо, Соня первым делом посмотрела на подпись: Вильчицкая Агния Всеволодовна. Агния Всеволодовна? Агния?
Тётя Агнюша? Неужели та самая Агнюша, бабушкина младшая сестра? Так она до сих пор жива?!Соня вернулась к началу письма и торопливо стала читать:«Дорогая Соня, здравствуй!
Возможно, ты меня совсем не помнишь, детка. Я Агнюша, сестра Веры, твоей бабушки. Долгое время я жила в другом городе, даже, пожалуй, на другом конце земли, а сейчас дела привели меня на родину. Я бы очень хотела повидаться с тобой, если ты, конечно, согласишься. Пожалуйста, позвони мне. А живу я сейчас на прежней квартире, на Борисоглебской улице. Очень жду тебя, Сонечка. Целую тебя.
Агнюша».Прочитав письмо прямо на пороге квартиры, Соня, не разуваясь, протопала на кухню, взяла в руки большой чайник с холодной кипячёной водой и отпила прямо из носика. Чудны дела твои, Господи! Соня плохо знала бабушкину сестру и, если честно, не очень-то хорошо и помнила.
Её собственные воспоминания об Агнюше тесно переплетались с рассказами бабушки о своей сестре, и сейчас Соня, думая о тёте, не могла чётко разграничить, где заканчивались её впечатления и где начинались бабушкины оценки. Соня привыкла в детстве смотреть на Агнюшу сквозь строгий и достаточно глухой фильтр бабушкиного отношения к сестре. И так получилось, что собственные Сонины мысли не могли просачиваться через этот железобетонный заслон, и загадочная, хрупкая фигурка далёкой тёти Агнюши оставалась закутанной в покрывало воспоминаний только одного человека – Сониной бабушки. Тех обрывков из них, которые Соня старательно выуживала с самого дна своей детской памяти. Бабушка всегда свысока смотрела на Агнюшу и, говоря о ней, любила вспоминать хрестоматийную, набившую оскомину, басню о стрекозе и муравье. Разумеется, себе она отводила роль трудолюбивого и справедливого муравья, а Агнюше – легкомысленной стрекозы.
В детстве Соне очень нравился этот образ – яркого насекомого с плотными ребристыми крылышками и большими глазами, как будто спрятанными за тёмными очками в большой модной оправе. Она привыкла связывать мысли о тёте Агнюше с весной, солнышком, теплом, трескотнёй кузнечиков и пением птиц. Агнюша носила туфли на высоких каблуках, красила брови и ресницы и даже «делала перманент», о чём гневным шепотом вещала Сонина бабушка. Соня не знала, что такое – делать перманент, и ей казалось, что Агнюша, делая перманент, совершала что-то неприличное и от этого ещё больше заманчивое. Бабушка никогда не приглашала Агнюшу к ним в гости. Она сама ездила к сестре на Борисоглебскую, иногда она брала с собой и Соню, тогда ещё маленькую девочку. Соня помнила, как ей наливали чай в красивую, почти прозрачную тонкую фарфоровую чашку из парадного немецкого сервиза, как Агнюша смеялась и крутилась перед бабушкой в ослепительно яркой шифоновой юбке с рисунком в павлиньи хвосты, как бабушка осуждающе поджимала нижнюю губу, точно так же, как делала это, когда ругала дома Соню за тройку по природоведению. Соня забывала и о чашке, которую было велено держать обеими руками, чтобы не разбить, и о разложенном на блюде песочном печенье – павлиньи хвосты на Агнюшиной юбке завораживали и гипнотизировали.
Они являли собой полную противоположность бабушкиному чёрному учительскому костюму. Соне казалось, что на свете ничего не могло быть прекрасней этой расцветки, и она недоумевала, почему бабушка не хотела этого понимать. Обрывки Сониных воспоминаний об Агнюше были праздничные и яркие, как диснеевские мультики. Но ничего конкретного о ней Соня вспомнить не могла. Вся информация была мизерна и насквозь субъективна: от бабушкиного осуждения Агнюшиного перманента до собственных детских воспоминаний о павлиньих перьях на подоле шифоновой юбки. Что же тогда случилось? Почему бабушка прекратила общаться с сестрой и на Сонины детские расспросы отвечала таким многозначительным и тяжёлым молчанием, что девочка подумала, что тётя Агнюша, скорее всего, умерла.
Соня набрала указанный в письме телефонный номер. Трубку долго не брали, и Соня, нервничая, сама не понимая почему, вдруг подумала, что, слава Богу, дома у тёти Агнюши никого нет и что ей можно с сознанием выполненного долга перенести разговор с Агнюшей на завтра, чтобы не торопясь привести все свои мысли и воспоминания в порядок. Как только Соня так решила и сразу успокоилась, на том конце провода вдруг бодро отозвались молодым и каким-то сочным голосом:- Аллоу?- Добрый вечер, будьте добры Агнию Всеволодовну.- Соня? – радостно ахнула трубка.- Да, это Соня, её племянница.
- «Здравствуйте, я ваша тётя», - захихикало у Сони в голове, как всегда в самый неподходящий момент.
